Невестка ушла из семьи громко, не продержавшись и года: «Дом вы потеряете. И станете звать меня обратно…»

Тётка Марина, когда услышала, что её сынок-одиночка зачастил к приезжей учительнице, ночами не спала. Неужели своих девчат не хватает?! И, может, против не была бы, если бы та девушка работала уборщицей или, скажем, поварихой. Но мешал один факт.

Не забудет она всё, как ее, простую дочку колхозников, при любом удобном случае колола мать мужа. Покойные свёкры были учителями и не раз говорили, что Маруся (не Марина!) им не пара. С тех пор «ученых» на дух не переносила.

Как ни просила-молила своего Колюньку, чтобы бросил учительницу, не послушал.

Говорила, что с неё в хозяйстве толку не будет, что за теми тетрадями не будет времени у нее ни на мужа, ни на детей.

– Какая из неё хозяйка, скажи? – спрашивала. – Ни в огород, ни в хлев, ни на поле. Ну разве я не знаю? У твоих бабы с дедом моя мать целый день картошку копала за кулёк конфет. Потом я на них горбатилась: они, видите ли, учёные, а я село селом. И до чего дожились? Бросил нас твой отец и другую нашёл, ту, что с дипломом. А я хоть и простая, но тебя, Колюнька, вырастила. Смотри, какой парень красивый, крепкий у меня!.. И кому отдам?! Смилостивись, сынок…

Марина, будто настоящая актриса, заламывала в небо руки и причитала по обычному сценарию.

Николай морщился, но материнские вопли были не сильно убедительными для молодого парня. Не в первый же раз такое!.. То ей дочка агронома не угодила – «та богачка будет тобой помыкать». Не приняла и Галю, которая торговала в баре – «сопьется скоро, как и предыдущая на её месте». Даже не нравилась соседская Любка, целыми днями трудившаяся на поле – «уж слишком простецкого рода».

У Марины была куча отговорок и причин, чтобы сын не женился. Просто не представляла: как её милый Колюнька, во всём ей потакающий, будет слушать ещё и другую женщину!

Но ни слёзы, ни причитания не помогли. Николай привёл в дом ту самую учительницу.

– Людмила, — представилась, едва улыбаясь и протягивая руку для знакомства.

– Ну, не думай, крепко величать не буду. Не знаю, как у вас, а у нас в селе говорят просто — Люська. А то, видите ли, Людми-ила! — нарочно растягивая слово, презрительно сплюнула Марина. – А когда свадьба? – поинтересовалась, ведь, хоть и не хотела никакой невестки, но должна была устроить торжество — сын всё-таки один, да и по селу уже слухи…

– Какая свадьба? – фыркнула «молодуха» (так за спиной вскоре стали называть жену Николая). – Мы уже расписались. Зачем на ветер деньги выбрасывать?

– Без стуку, без звуку, привезли как суку… – пробормотала себе под нос Марина и вернулась в дом. До неё долетело, как невестка, верно, не расслышав или не поняв, смущённо спросила:

– Что она сказала?

– Да ничего, солнышко. Поговорка… Пойдём, золотце, в комнату.

«О милостивый! Так Люська ещё и «золотце», уже и «солнышко»! Мама родная! — причитала мысленно Марина. — Такой ли судьбы я желала своему Колюньке?! Чтобы он, как щенок, бегал перед какой-то молодой профурой на задних лапках!»

Вот так по-новому началась жизнь Марины.

На следующий день была суббота. Видит, «молодуха» на уроки не бежит, правда, уже работала по кухне. Колюнька, зевая, приплёлся и… О, всевышний!.. поцеловал её в щёчку. И даже не постыдился при родной матери молоть такое языком:

– Что моя любимая жёнушка варит?

– Кофе, — улыбнулась Люда. Заметив, как свекровь злостно покосилась на её халатик, еле прикрывавший фигуру, одернула и поправила убранство.

– Кофем мой Колюнька сыт не будет! — возмутилась Марина. – Есть готовь. Борща, голубцов, пирога. Ему работать в поле. Так, дети, надо за работу браться. Ты, сынок, на сено, а мы с Люськой полоть бурьян! – тоном, не терпевшим возражений, приказала Марина.

Но, видимо, не на ту невестку напала. Та, не задумываясь, тоже отрезала:

– Во-первых, Марина Петровна, я училась не для огородов. Во-вторых, сына зовут Николай!

И всё. Растерянно смотрела то на сына, то на его жену, и даже не знала что сказать.

Хоть сноха огородом брезговала, на кухне было наварено-напечено, в доме — идеальный порядок.

Через месяц молодые затеяли ремонт, и уже спустя немного времени во всех комнатах поклеили свежие обои, потолки покрасили в снежный оттенок, двери — из темного дерева, веранда светилась пластиковыми окнами. Даже на летней кухне красовалась новая мебель, плитка, стиральная машинка. Заходили сюда только разуваясь.

– Ого-го! – причмокивала сестра Марины, когда пришла «на экскурсию» и ходила по «покоям». – Ну и повезло же! Тебе, Маринка, теперь жить и не помирать.

– Тьфу! Говоришь такое. Она только в книжки уставится, по огороду ничего делать не хочет. А мне-то не шестнадцать!

И хотя Марине нравился ремонт, всё же, не могла смириться с тем, что его делала «молодуха».

Невестка выдержала такую жизнь всего год.

И в один прекрасный день заявила: «Надоело! Разводимся! Я не могу терпеть нападки твоей матери!»

Марина не верила своим глазам. Людмила с гордо поднятой головой вышла на улицу, неся небольшой чемоданчик. «Бедолажка, вот и всё, что имеет…» — про себя подумала.

И зажили они с Колюнькой снова одни. Но посыпались проблемы: сына на работе сократили, и, чтобы не выплачивать кредиты, подался на заработки в Москву. Звонил исправно, рассказывал, что работает на стройке, всё хорошо. И одним вечером заинтриговал маму по телефону:

«Приготовьте побольше есть, и хорошего. Приеду завтра».

Как тешилась, как ждала сына! С какой любовью варила красный борщ, лепила пельмени, пекла пирог с яблоками!..

Залаял сердито пёс, будто во двор забрели чужие…

Глянула в окно — калитку открывал Колюнька, пропуская вперёд себя чудаковатую компанию. Растрепанная старуха с выцветшими рыжими косами, громко хохоча, осматривала хозяйство. Младшая, тоже какая-то странная, держала за руку чумазого мальчугана.

Кто это?

– Моя Таня, — представил Колюнька. – А это её сыночек Валерчик и мама, можешь называть её просто Шура.

– Ну здравствуйте, сватья! — прокуренным голосом поздоровалась с ошарашенной Мариной высохшая, как таранка, рыжая тётка. – Чё смотришь? Зови гостей на обед! Вишь, мы со своим, — и поставила на стол бутылку водки. – Чуток для знакомства, — без церемоний устроилась и, причмокивая, начала уплетать за обе щеки сделанные Мариной яства.

– Отродясь такой вкуснятины не ела… Будешь нам готовить. Садитесь, чего как сироты? — зазывала Шура к столу детей.

Они ели и пили до вечера, а Марина заливалась слезами в своей комнате…

Началась не жизнь, а ад. Оказалось, что новая семья продала в деревне под Москвой свой старый дом. Деньги забрал Колюнька — на бизнес. А пока доехал до родины, в карманах уже ветер гулял. Так что «гости» приехали насовсем.

На огороде, по хозяйству никто ничего не делал. Да Бог с ней, той работой! Лишь бы не позорили в селе. Так нет, пойдет старая в магазин, выцыганит у местных сигареты и затянется, как бывалый мужик.

– Хватит меня перед людьми на смех поднимать! – попробовала Марина пристыдить новоиспеченную родственницу, как когда-то невестку.

Но сватья даже не дала договорить и набросилась с кулаками:

– Ты ко мне не лезь, дура старая! Прирежу, как курицу! Я в тюрьме полжизни сидела — мне терять нечего.

После такого унижения еле досидела на стуле до утра, даже не вздремнув. Плача, подалась на другой конец села к самой младшей сестре Тоне. Она и приютила.

– Давай в сельсовет заявим, — нашла выход Антонина.

Но Марина сокрушённо покачала головой:

– О нет, деточка, не хочу, чтобы они Колюньку со свету сжили. Как есть, так будет. Выдели мне место в сарае, там и доживу…

А какой-то ночью Марине пришла в голову идеальная мысль: «Надо Люду возвращать!»

– Идти к Люде? — удивлялась Тоня, зная, как её сестра ненавидела невестку. – Дорогуша, она замуж в райцентре неделю назад вышла.

– О, горе! — обхватив голову руками, зашаталась из стороны в сторону.

Так Марина стала жить в пристройке в сестринском доме. А по вечерам, когда смеркается, идет на другой край села. Украдкой, со слезами на глазах, смотрит на свой дом. Однажды увидела, как из летней кухни, стоявшей у дороги, теперь… вылетали, кудахтая, куры и гоготали гуси.