Как ни хочется уберечь ребенка от жестокостей мира, он неизбежно с ними
сталкивается. Травма мешает жить, отнимает силы, нужные для развития.
Как помочь ребенку пережить потрясение? Как самому взрослому справиться с
последствиями давних детских травм? Об этом — семейный психолог Людмила
Петрановская.
Почему они не ломаются?
— Можно ли обезопасить своего ребенка от возможных потрясений и
травм?
— С какими-то травмами растут все дети: трудно найти семью, в которой
ничего не случается. Кто-то сильно обжегся, кто-то упал и расшибся, у
кого-то умерла бабушка, собаку сбила машина… Это случается со всеми, это
часть жизни. Этот опыт обязателен для человека. Любая жизнь — это баланс
травм и ресурсов. Это сумма двух разных сил: с одной стороны, то, что тебя
обессиливает, с другой — то, что тебя поддерживает и придает сил.
Ждем Вас!
— Бывает, что ребенок чего только не натерпелся в детстве, а вырастает
нормальным человеком — вот как Горький вырос среди «свинцовых мерзостей» и
даже стал большим писателем… А кто-то ломается при полном, кажется,
благополучии.
— Мне довелось общаться с детьми беженцев, которые в самом деле пережили
ужас — где-то бежали под бомбами, прятались в грязной канаве… но они были с
родителями, и никто из родителей не погиб, не потерялся, и взрослые
сохранили присутствие духа. Дети помнили, что с ними было, но это не
разрушило их картину мира. У маленького ребенка нет объективного
представления об опасности.
Оно основано на том, как он воспринимает ситуацию субъективно: мама рядом —
хорошо, нет мамы рядом — плохо. Мне недавно одна знакомая рассказывала про
свою свекровь, которая в возрасте трех-четырех лет пережила ленинградскую
блокаду. У нее сохранились конкретные воспоминания об этом времени, но нет
ощущения ужаса, потому что мама поставила перед собой цель показать детям,
что все нормально. Когда они шли в бомбоубежище, мама говорила, что они идут
гулять, они спускались туда со сказками и рассказами…
Детское восприятие основано на привязанности. Если ребенок привязан к
взрослому, он делегирует ему отношения с миром и сам живет спокойно:
взрослый за все отвечает. Именно поэтому, кстати, у многих детей был шок в
девяностых годах, когда люди вроде бы не голодали, не падали и не умирали на
улицах, но родители не справлялись с жизнью, и детей травмировал этот
опыт.
— Но некоторые дети воспринимают мир трагически, даже когда у них
благополучная жизнь и хорошие отношения с родителями…
— Дети сами по себе очень разные. И травма бывает разная: один тип — это
когда что-то плохое случается (ну, скажем, человек ногу сломал); второй —
это когда ему постоянно, хронически недостает чего-то необходимого: любви,
родительского тепла, привязанности. Этот второй тип травмы называют
депривацией.
Известно, что на депривацию разные дети реагируют по-разному: есть дети,
которых как будто что-то хранит, а других депривация сильно разрушает.
Отчего это зависит, никто не знает: вот как одни дети часто болеют и ловят
любую инфекцию, а другие почти совсем не болеют. Я знакома с человеком, у
которого всегда были хорошие отношения с отцом. Но однажды папа настолько
вышел из себя, что этого ребенка избил, и этого одного раза ему хватило на
всю жизнь: сейчас ему 60 лет, и он до сих пор заикается.
Боль стучит из коробочки
— Чем можно помочь травмированному ребенку?
— Чтобы помочь, важно помнить про баланс травм и ресурсов. Чем сложнее
ситуация, в которой находится ребенок, тем больше ресурсов нужно в нее
вкладывать. Преодоление травмы может идти через регрессию — ребенок
спускается назад, к более младшему возрасту, если может рассчитывать, что
взрослый ему поможет.
Но взрослые часто не желают иметь дела с детской болью, им кажется — пусть
он поскорее забудет. Они подают ребенку сигналы: перестань это чувствовать,
не говори об этом, забудь. И дети в этом случае не переплавляют свою боль,
не перерабатывают ее, а запирают чувства, примораживают их во внутренней
коробочке. А вместе с ними непременно примораживается и часть внешнего
опыта.
И кажется, что ребенок все забыл, не помнит травмы, не говорит об этом, но
нельзя приморозить одно чувство, не замораживая все остальные. Если он
заморозил горе, заморозятся и другие чувства. А травма не просто так лежит в
этой коробочке: она из нее стучит, хочет вырваться наружу. И тут нужен
внутренний караул, чтобы охранять ее, не выпускать. Очень много душевных сил
тратится не на выполнение задач возраста, не на рост и взросление, а на
стучащую из коробочки боль.
— Как это влияет на дальнейшую жизнь человека?
— Если ребенок не пережил травму в объятиях взрослого, его развитие
притравлено этой травмой, даже если кажется, что у него все благополучно.
Часто бывает, что общаешься со взрослым человеком, который в детстве пережил
что-то тяжелое, и непонятно даже, что не так, но есть общее ощущение
неблагополучия. Он может, например, об ужасных событиях своей жизни
рассказывать с буратинской улыбкой, это признак потери чувствительности, это
свидетельство не пережитой и не переработанной травмы.
— Как помогать ребенку, которому плохо?
— Что бы ни произошло, задача взрослого — контейнировать чувства ребенка.
Быть для них контейнером, стать психологической утробой для другого. Обнять
его вместе с его чувствами — и не разрушиться от этого. Этому не надо
специально учиться на курсах, это в каждом из нас заложено. Скажем, когда на
работе кому-то из коллег внезапно сообщают плохую новость — какой наш первый
порыв?
Обнять за плечи, ничего не спрашивать по работе, не требовать от него
действий, может быть, принести ему воды… Не надо пытаться отвлекать человека
от того, что у него случилось, забалтывать его, не нужна установка на то,
что надо немедленно развлечь его, сводить в «Макдоналдс», не надо объяснять,
что все будет хорошо, до того, как человек проживет свои чувства.
Наша задача — позволить ребенку выплеснуть чувства: его боль, его гнев, его
страх, — только тогда он может восстановиться, хотя и со шрамом. Но если
закрываться от ребенка, отгораживаться, стыдить его за его чувства — тогда
ребенок отмораживается.
С другой стороны, если мы берем на себя задачу сохранить чувствительность
ребенка и не дать ему приморозиться, мы должны понимать, что мир вокруг
неласковый. Что чувствительный ребенок в этом мире обречен плавать в
бассейне с серной кислотой, и всегда будет испытывать боль, и не покроется
коркой. Моя дочь, например, испытала в начальной школе настоящий
экзистенциальный шок: не могла понять, как это — зачем продолжать дразнить
человека, если он уже плачет?
- А где же золотая середина? Чтобы ребенок и чувствительность не вполне
потерял, и не был в этом мире человеком с ободранной кожей?
— Если мы хотим сохранить ребенка живым, надо его беречь. По крайней мере
до подросткового возраста. Большинство детей так или иначе успевают потерять
чувствительность, хотя другие — нет. Потому в хорошие школы с безопасным
психологическим климатом и конкурс по двадцать пять человек на место, что
это не просто место, где дают образование, но еще и заповедник, куда можно
сунуть свою не отмороженную детку и надеяться, что ее там не обидят и не
будут говорить «ну чего вы хотите, она же не такая, как все».
— И что же делать родителям «не таких» детей? Если, к примеру, ребенок
веселый, открытый, еще играет в куклы, а вокруг — уже скептически
настроенные семиклассницы с пивом и сигаретами?
— Моя дочь, пока не сменила школу, прогуливала. Есть возможность сменить
школу — надо менять. Если это единственная школа в маленьком городке, то
надо снижать количество общения, искать для ребенка другие среды. Для моей
дочери такой средой стали тренинги в «Далекой радуге», она именно там
разместила свой центр общения.
Это может быть туристическая секция, кружок, дачная компания — другое
место, где ребенок может разместить свои главные чаяния. Если сверстники
относятся к ребенку неприязненно, надо учиться отвечать им так, чтобы самому
не разрушаться. Для девятилетнего ребенка это задача преждевременная. Для
четырнадцатилетнего — вполне соответствует задачам возраста.
Пора объявить демобилизацию
— Иногда родители, сталкиваясь с проблемами своих детей, начинают
вспоминать собственное детство — и там оказывается полно незаживших ран. Что
делать?
— Если с человеком в детстве происходило что-то очень плохое, в это лучше
не лезть самому. Самодеятельность в таком случае только навредит, надо
искать профессионального психотерапевта. Но если это мелкая хроническая
травматизация — то помочь себе вполне возможно. Надо относиться к себе как к
своему ребенку —.не игнорировать свои потребности, заботиться о себе.
К сожалению, взрослые часто воспроизводят модели собственных родителей по
отношению к себе самому. Но такая позиция съедает много энергии. Правда,
бывают и ошибки детского восприятия: дети неправильно понимают отношение
родителей к ним. Скажем, разговариваешь с человеком и видишь, что его тип
отношения к миру — как у пережившего жестокое насилие.
Биография благополучная, а он воспринимает мир так, будто об него тушили
сигареты. Потом оказывается, что он в полтора года пережил ожог, в течение
многих недель мама делала ему болезненные перевязки, он ее умолял их не
делать, а она делала.
Ребенок не понимал тогда, что это нужно, а мама, видимо, не справилась с
чувствами, прикрикнула на него — и так получается травма, и уже потом
специалисту надо будет расцепить мамины действия и детское восприятие. Часто
бывает опыт насильственной госпитализации в раннем возрасте без мамы; дети
это обычно воспринимают как предательство родителей: отдали и бросили.
Если госпитализация без мамы все-таки случилась — надо говорить о чувствах.
Не стремиться отвлечь, развлечь — надо проговаривать чувства: больно,
страшно, плохо, — показать, что взрослый готов с ними справляться. Ни в коем
случае не показывать: мне и так тяжело, прекрати, пожалуйста, это
чувствовать.
— Если понимаешь, что твои нынешние проблемы — это результат давней травмы,
что с этим делать?
— Можно пытаться работать и с нынешним поведением, и разбираться с прошлым:
у психотерапевтов есть разные методики — рисунки, разговоры. Обычно
грамотный специалист поймет, с чем имеет дело.
— Но многие это воспринимают как унылое самокопание — участь слабаков и
нытиков.
— Нет, конечно, важно, чтобы забота о себе не превращалась в самокопание.
Но многим мамам наоборот свойственно состояние гипермобилизации — я думаю,
переданное по наследству от их родителей: стиснуть зубы, прожить это,
пережить… такой бокс интенсивной терапии, полная мобилизация сил, когда
расслабляться нельзя. Так предыдущие поколения жили, так переживают войну,
но некоторые застревают в этом состоянии, даже когда время уже не
военное.
Это часто замечают психологи, которые работают с родителями выздоровевших
онкобольных детей. Они привыкли бороться, они не могут перестать это делать,
выйти их этого состояния и начать получать удовольствие. Этот тип поведения
женщины в семье существовал много лет и передается по наследству. Но
мобилизация — это тоже не бесплатно, она тоже происходит за счет
примораживания чувств. Причем сама мать, может быть, и не обратится за
помощью, ей-то кажется, что она правильно живет, и даже не допускает мысли,
что уже пора объявить демобилизацию.
— У многих людей сама идея о том, что в основе их проблем может лежать
детская травма, вызывает скептическую усмешку.
— А тут могут быть разные причины. Травма ведь это не всегда ужас-ужас:
разбить коленку — это тоже травма. Бывают такие люди, у которых в самом деле
не происходило ничего страшнее разбитых коленок — с телом и страшнее разлуки
— с душой. И эти травмы не оставили на них никакого следа.
Или, может быть, им было плохо, но благодаря мудрому поведению взрослых они
смогли это пережить. А может быть, травма была и сил с ней справиться не
хватило. Прикасаться к боли нельзя, человек накладывает на нее заморозку —
да и не всегда это нужно. Связь между травмой и взрослыми проблемами может
быть вообще неочевидной. Например, на одном тренинге для родителей у меня
была мама, которая очень бурно реагировала на детскую ложь — притом что
вполне терпимо относилась к другим нарушениям.
И на второй день тренинга она вдруг вспомнила, как в три или четыре года
родители сказали ей, что они едут к бабушке — а сами оставили ее в детском
санатории. Немудрено, что ее всю жизнь травмирует вранье. Но она никогда не
думала об этой связи, не видела ее, хотя понимала, что есть что-то
неправильное в том, как она взвивается от безобидного детского вранья.
Так что если у человека есть непережитая травма, ее последствия все равно
будут очевидны. А если очевидных проблем нет - так нечего и выискивать их,
разумеется.
Комментариев нет:
Отправить комментарий