Бог с ними, с этими умными и учёными женщинами! С простенькими лучше и
спокойнее живётся»,— думает он, принимая от Лидочки тарелку с цыплёнком…
Антон Павлович Чехов «Розовый чулок»
Пасмурный, дождливый день. Небо надолго заволокло тучами, и дождю конца не
предвидится. На дворе слякоть, лужи, мокрые галки, а в комнатах сумерки и
такой холод, что хоть печи топи.
Иван Петрович Сомов шагает по своему кабинету из угла в угол и ворчит на
погоду. Дождевые слёзы на окнах и комнатные сумерки нагоняют на него тоску.
Ему невыносимо скучно, а убить время нечем… Газет ещё не привозили, на охоту
идти нет возможности, обедать ещё не скоро…
В кабинете Сомов не один. За его письменным столом сидит m-me Сомова,
маленькая, хорошенькая дамочка в лёгкой блузе и в розовых чулочках. Она
усердно строчит письмо.
Проходя мимо неё, шагающий Иван Петрович всякий раз засматривает через её
плечо на писанье. Он видит крупные хромающие буквы, узкие и тощие, с
невозможными хвостами и закорючками. Клякс, помарок и следов от пальцев многое
множество.
Переносов m-me Сомова не любит, и каждая строка её, дойдя до края листка, со
страшными корчами, водопадом падает вниз…
— Лидочка, кому это ты так много пишешь? — спрашивает Сомов, видя, как его
жена начинает строчить по шестому листку.
— К сестре Варе…
— Гм… длинно! Дай-ка скуки ради почитать!
— Возьми, читай, только тут ничего нет интересного…
Сомов берёт исписанные листки и, продолжая шагать, принимается за чтение.
Лидочка облокачивается о спинку кресла и следит за выражением его лица.
После первой же странички лицо его вытягивается и выражает что-то похожее на
оторопь…
На третьей страничке Сомов морщится и медленно чешет затылок.
На четвёртой он останавливается, пугливо взглядывает на жену и задумывается.
Немного подумав, он со вздохом опять принимается за чтение… Лицо его выражает
недоумение и даже испуг…
— Нет, это невозможно! — бормочет он, кончив чтение и швыряя листки на стол.—
Решительно невозможно!
— Что такое? — пугается Лидочка.
— Что такое! Исписала шесть страничек, потратила на писанье битых два часа и…
и хоть бы тебе что! Хоть бы одна мыслишка! Читаешь-читаешь, и какое-то
затмение находит, словно на чайных ящиках китайскую тарабарщину разбираешь!
Уф!
— Да, это правда, Ваня…— говорит Лидочка, краснея.— Я небрежно писала…
— Кой чёрт небрежно? В небрежном письме смысл и лад есть, есть содержание, а у
тебя… извини, даже названия подобрать не могу! Сплошная белиберда! Слова и
фразы, а содержания ни малейшего.
Всё твоё письмо похоже точь-в-точь на разговор двух мальчишек: «А у нас блины
ноне!» — «А к нам солдат пришёл!»
Мочалу жуёшь! Тянешь, повторяешься… Мыслёнки прыгают, как черти в решете: не
разберёшь, где что начинается, где что кончается… Ну, можно ли так?
— Если б я со вниманием писала,— оправдывается Лидочка,— тогда бы не было
ошибок…
— Ах, об ошибках я уж не говорю! Кричит бедная грамматика! Что ни строчка, то
личное для неё оскорбление! Ни запятых, ни точек, а ять… бррр! Земля пишется
не через ять, а через е!
А почерк? Это не почерк, а отчаяние! Не шутя говорю, Лида… Меня и изумило, и
поразило это твоё письмо…
Ты не сердись, голубчик, но я, ей-богу, не думал, что в грамматике ты такая
сапожница… А между тем ты по своему положению принадлежишь к образованному,
интеллигентному кругу, ты жена университетского человека, дочь генерала!
Послушай, ты училась где-нибудь?
— А как же? Я в пансионе фон Мебке кончила…
Сомов пожимает плечами и, вздохнув, продолжает шагать. Лидочка, сознавая своё
невежество и стыдясь, тоже вздыхает и потупляет глазки… Минут десять проходит
в молчании…
— Послушай, Лидочка, ведь это, в сущности, ужасно! — говорит Сомов, вдруг
останавливаясь перед женой и с ужасом глядя на её лицо. — Ведь ты мать…
понимаешь? Мать! Как же ты будешь детей учить, если сама ничего не знаешь?
Мозг у тебя хороший, но что толку в нём, если он не усвоил себе даже
элементарных знаний?
Ну, плевать на знания… знания дети и в школе получат, но ведь ты и по части
морали хромаешь! Ты ведь иногда такое ляпнешь, что уши вянут!
Сомов опять пожимает плечами, запахивается в полы халата и продолжает шагать…
Ему и досадно, и обидно, и в то же время жаль Лидочку, которая не протестует,
а только глазами моргает…
Обоим тяжело и горько… Оба и не замечают за горем, как бежит время и
приближается час обеда…
Садясь обедать, Сомов, любящий поесть вкусно и покойно, выпивает большую рюмку
водки и начинает разговор на другую тему. Лидочка слушает его, поддакивает, но
вдруг во время супа глаза её наливаются слезами, и она начинает хныкать.
— Это мать виновата! — говорит она, вытирая слёзы салфеткой.— Все советовали
ей отдать меня в гимназию, а из гимназии я наверное бы пошла на курсы! (1)
— На курсы… в гимназию…— бормочет Сомов.— Это уж крайности, матушка! Что
хорошего быть синим чулком? Синий чулок… чёрт знает что! Не женщина и не
мужчина, а так, серёдка на половине, ни то ни сё… Ненавижу синих чулков!
Никогда бы не женился на учёной…
— Тебя не разберёшь…— говорит Лидочка.— Сердишься, что я неучёная, и в то же
время ненавидишь учёных; обижаешься, что у меня мыслей нет в письме, а сам
против того, чтоб я училась…
— Ты к фразе придираешься, милочка,— зевает Сомов, наливая себе от скуки
вторую рюмку…
Под влиянием выпитой водки и сытного обеда Сомов становится веселей, добрей и
мягче… Он глядит, как его хорошенькая жена с озабоченным лицом приготовляет
салат, и на него набегает порыв женолюбия, снисходительности, всепрощения…
«Напрасно я её, бедняжку, обескуражил сегодня…— думает он.— Зачем я наговорил
ей столько жалких слов? Она, правда, глупенькая у меня, нецивилизованная,
узенькая, но… ведь медаль имеет две стороны и audiatur et altera pars…(2)
Быть может, тысячу раз правы те, которые говорят, что женское недомыслие
зиждется на призвании женском… Призвана она, положим, мужа любить, детей
родить и салат резать, так на кой чёрт ей знания? Конечно!»
Вспоминается ему при этом, как умные женщины вообще тяжелы, как они
требовательны, строги и неуступчивы, и как, напротив, легко жить с глупенькой
Лидочкой, которая ни во что не суётся, многого не понимает и не лезет с
критикой. С Лидочкой и покойно и не рискуешь нарваться на контроль…
«Бог с ними, с этими умными и учёными женщинами! С простенькими лучше и
спокойнее живётся»,— думает он, принимая от Лидочки тарелку с цыплёнком…
Вспоминает он, что у цивилизованного мужчины является иногда желание поболтать
и поделиться мыслями с умной и учёной женщиной…
«Что ж? — думает Сомов.— Захочется поболтать об умном, пойду к Наталье
Андреевне… или к Марье Францовне… Очень просто!»
© Антон Чехов, 1886 год
Комментариев нет:
Отправить комментарий